Пользовательский поиск

Телесная схема: исследования Р. Штайнера и К. Конрада

В последнее время назрела необходимость бросить взгляд на то образование, которое с начала нашего столе­тия известно как телесная схема. Также здесь нет полной ясности в от­ношении того, о чем, собственно, идет речь. Исходным пунктом для об­разования этого понятия была, главным образом, неврологическая по­становка задачи. Выражение должно обозначать, прежде всего, «соз­данный человеком пространственный образ самого себя» (Шильдер, цитир. по Конраду). Предполагалось, что он создается из суммы вос­приятий, полученных в области осязания, собственного движения и зрения, «которые в памяти соединяются в большие комплексы». Как это происходит в действительности?


В критическом обзоре К. Конрада (1933 год) находятся важные ука­зания, относящиеся к этой теме. Главной его заслугой является преодо­ление ассоциативно-психологической точки зрения при рассмотрении становления телесной схемы. В самом деле, ассоциативно-психологиче­ское толкование являлось непреодолимым препятствием для действи­тельного понимания всего того, что находит свое выражение в телесной схеме и фантомных конечностях. Ассоциация, как психологический термин, породила, начиная с английского эмпирика Джона Локка, и особенно с Давида Юма, мнение, что внешнее наблюдение повторяю­щихся, связанных с пространством и временем процессов, посредством привычки должно привести к признанию их внутренней связи. Со­ответственно этому воззрению все, что проявляется в душе как целое, понимается как механическим образом составленное из отдельных частей и деталей. Для объяснения общего процесса был использован образ строительных камней (элементов восприятия) и раствора (ассоциаций). Именно это воззрение было господствующим, когда в начале столе­тия были проведены первые исследования телесной схемы.

Хотя над этой проблемой работали несколько исследователей, понятие телесной схемы связывают, главным образом, с именем Х. Хида, анг­лийского невролога. В описании Конрада мы видим Хида «в борьбе с результатами, которые не укладываются в это учение (ассоциативную психологию)». Хид, например, наблюдал, что изменение положения ко­нечности не первично зависит от нашего сознательного представления этой конечности. Скорее он склоняется к тому, как трактует Конрад, что «прежде чем осознается изменение положения конечности, принима­ется своего рода мера (стандарт), в соответствии с которым производит­ся измерение. Для этого своеобразного отношения он предлагает на­именование «схема».

Конрад затем цитирует следующие предложения Хида: «Вследствие постоянного изменения положения мы строим внут­ри себя модель положения (postural model), которая постоянно изменя­ется. Каждое новое положение или движение вносится в эту пластич­ную схему. Деятельность cortex (коры головного мозга) устанавливает отношение к этой схеме каждой новой группы ощущений, вызванных изменением положения. Восприятие положения происходит только по­сле того, как установлены эти отношения».

Для нас важно то, что уже для Хида со словом «схема» было связано нечто пластичное, нечто, «постоянно изменяющееся». Однако совокуп­ность чувственных ощущений, понимаемая только в смысле ассоциа­тивных связей и фиксаций, вряд ли может обеспечить пластичность, о которой здесь идет речь. Дальнейшие рассмотрения Конрада основаны на точке зрения гештальтпсихологии и приводят его к полному и реши­тельному отклонению тезиса, что осознание единства нашего тела мо­жет быть построено в вышеописанном смысле из отдельных восприятий в единую телесную схему. Напротив, он хотел бы видеть в качестве ос­новы сознания «целостный процесс в истинном смысле слова», который подчинялся бы законам образования гештальта.

Современные, менее неврологические, но более опирающиеся на переживания описания телесной схемы показывают, что при этом могут быть получены результаты, по меньшей мере, весьма схожие с пережи­ваниями фантомных конечностей. Примером этого являются относя­щиеся к телесной схеме (body-image или body-schema) описания в лю­бом учебнике по детской психиатрии. Там сказано, что совершенно здоровый человек может временами испытывать нарушения в образе своего тела. Тогда он чувствует, что все его тело или отдельные члены изменяются по форме и величине. Такие изменения особенно часто ощущаются при засыпании, а также при усталости и мигренях, иногда даже при заболевании гриппом. Далее следует сообщение о впечатляющем переживании одной из пациенток, которая, будучи пятилетним ребенком, во время автобусной поездки внезапно почувствовала увели­чение размеров своей руки, в которой она держала проездной билет. Здесь снова мы имеем дело с изменениями и нерегулярностями в облас­ти телесности. То, что такие изменения формы могут предшествовать припадку, показывают уже упомянутые выше наблюдения. Целый ряд таких случаев приведен в учебнике эпилепсии Янца.

Рассмотрение телесной схемы как сферы переживания границ тела дало в последнее время повод для исследований методами проективного тестирования (Роршах), основанными на психосоматической точке зрения и психологии поведения. Исходным пунктом явилось наблюдение за артритиками, в переживании границ собственного тела которых надея­лись заметить особую неподвижность и оцепенелость, которую затем попытались связать с их психологическим поведением. Проведенные с этой целью исследования с помощью тестов Роршаха привели к мне­нию, что для социального поведения человека в любом отношении име­ет огромное значение, каким образом он переживает собственную те­лесность, чувствует ли он ее жестко ограниченной или открытой окру­жающему миру. Таким видам переживаний придавалось большое зна­чение для предсказуемости социального поведения соответствующих личностей. Как ни интересны эти исследования сами по себе, все же вследствие переноса вниманий на предсказуемость поведения они за­темняют и маскируют то, что здесь представляется самым важным, а именно «подвижность». Мы еще увидим, что именно в тех силах, кото­рые проявляются вследствие переживания собственного телесного об­раза, следует искать источник всего того, что дает человеку возмож­ность придать своим деяниям и поступкам новые, не предсказуемые за­ранее черты.

В области детского развития обнаруживаются отчетливые пересечения телесной схемы с фантомными членами; оба феномена выступают у ре­бенка одновременно, при переходе от первого ко второму семилетнему периоду. Это следует из «Исследований на здоровых, слепых и ампути­рованных детях», которые должны прояснить связи между телесной схемой и фантомными членами. Была проведена идентификация частей тела с самими собой и с моделью, дифференциация сторон между пра­вым и левым, рассмотрены целенаправленные движения, например, ка­сание пальцем носа, а также дифференциация схемы кистей рук и иден­тификация отдельных пальцев. Другие исследования, в отношении мо­мента времени восприятия пространственных измерений (переднее/заднее, верхнее/нижнее, правое/левое), проведенные на здоровых де­тях, привели к тем же результатам.

Интересен тот факт, что для всех исследованных аспектов телесной схемы не обнаружено различий у зрячих и слепых детей. Т.е. для ее образования оптический опыт не нужен. С другой стороны, не является безусловной предпосылкой сенсорный опыт в телесной области, как показывает появление фанто­мов у детей, родившихся без конечностей. Итак, вопрос о том, что, собственно говоря, лежит в основе этого развития, остается открытым. До сих пор нет не только удовлетворительного объяснения этому, но также антропологической оценки, которая могла бы вывести за рамки чисто неврологического образа рассмотрения к познанию общего значения развития этого феномена.

Незадолго до своей смерти Карл Кёниг основательно занимался телес­ной схемой и фантомными членами, и настойчиво указывал на две об­ласти, из которых можно почерпнуть определенные воззрения на эти явления. Первая область – это телесные чувства.

«Исходя из учения Рудольфа Штайнера о чувствах, можно ска­зать, что ткань телесной схемы образует совокупность чувственных ощущений, которая задается взаимодействием четырех телесных чувств (чувства осязания, чувства жизни, чувства собственного движения и чувства равновесия)».

Вторая область, согласно Кёнигу, это попытки понимания этих необыкновенных, не постигаемых с помощью обычных мыслительных категорий явлений, как фактов детского развития. Имеет­ся в виду тот глубинный процесс превращения, который происходит с ребенком в возрасте от шести до семи лет. Штайнер впервые охаракте­ризовал этот основной процесс человеческого бытия в 1907 году и в дальнейшем описывал его как освобождение или «рождение» так назы­ваемого эфирного тела или тела образующих сил. Кёниг говорит по этому поводу:

«Итак, мы должны усвоить, что образование телесной схемы у ребенка тесно связано с рождением или с освобождением его эфирного тела (жизненного тела или тела образующих сил). В результа­те этого освобождения приходят к первому преобразованию гештальта и одновременно к осознанию собственного тела».

И, в заключение раз­дела, он еще раз возвращается к этому вопросу: «Со сменой зубов, со­провождающейся первым преобразованием гештальта, приходят к рож­дению эфирного тела. Это освободившееся тело образующих сил пред­ставляет собой смутно переживаемую основу телесной схемы.

Мы осознаем ее посредством чувства жизни. Постепенно оно вчленяется в ощущения, получаемые посредством чувства движения. Тем самым уточняется действительность телесной схемы – особенно в области ко­нечностей – и утверждается наше знание об «истинной действительно­сти» нашего собственного тела. Маленький ребенок еще извне указыва­ет на свою грудь, если его спрашивают, где он есть. Подросток ощуща­ет свою телесность изнутри, посредством чувственных ощущений, по­лучаемых от созревших четырех телесных чувств. Посредством их ам­путированный получает суждение о том, что его фантомный член реа­лен».

Мы вышли бы далеко за рамки этого изложения, если бы попытались описать здесь многообразные и многочисленные указания Рудольфа Штайнера на тело образующих сил и его превращения. В связи с на­шим изложением важным является воззрение, что формирование те­лесности человека, если можно так выразиться, не заканчивается с его физическим рождением. Тело, как физическое образование, само по се­бе было бы не в состоянии создать предпосылки для всех тех многооб­разных отношений с окружающим миром, которые основаны на том, что человек хотя и ощущает себя единым со своим телом, но все же чувствует себя не ограниченным своим телом (т.е. пределами кожи). Это происходит только потому, что выступает нечто, что можно обозначить как «второе образование гештальта». И только духовно-научные исследования Рудольфа Штайнера, направленные на познание процесса освобождения тела образующих сил, создали возможность прояснения многих явлений детского развития, которые иначе оставались бы не­понятными.

О применимости этого знания Штайнер однажды сказал следующее: «Необходимо в качестве исходного пункта антропософс­кого, духовно-научного рассмотрения взять такие формулы, как, напри­мер, «рождение эфирного тела из физического тела», что соответствует действительности. Но тогда, когда должен быть найден переход от этой духовной науки в узком смысле, – которая ведь основана на рассмотре­нии непосредственного повседневного опыта человека – к образу рас­смотрения отдельных специальных наук, тогда то, что первоначально было высказано в формульной форме, подобно формулам математики, должно стать методом – методикой обработки фактического материала».

Итак, во внутреннем процессе созревания вычленяется нечто, что мож­но было бы назвать функциональным гештальтом. Причины и предпо­сылки для этого лежат в общей необходимости развития детской жизни. Когда мы имеем дело со здоровым развитием, описанное здесь явление приходится на точно определенный момент времени, а именно, пример­но в начале смены зубов, подобно тому, как в конце эмбрионального развития происходит физическое рождение. Природа этого гештальта или тела образующих сил не физическая; «оно состоит из действующих сил, а не из вещества» (Штайнер).

«Действующие силы», с которыми мы имеем здесь дело – суть те же самые, как и те, которые в органиче­ских соединениях вызывают рост и жизнь. «Второй гештальт» – это не абстракция, но реальная область бытия, «телесного» бытия. Мы должны научиться мыслить, что между физической телесностью и чисто душев­ными (психическими) восприятиями находится сфера, которая не иден­тична ни одной из них и для которой еще не существует общепризнан­ного термина.

Если мы методически применим знание о теле образующих сил, как это делал Кёниг, то обнаружим, что в телесной схеме и в фантомных переживаниях мы имеем дело с одним и тем же явлением. Это лишь один из аспектов более грандиозного и дальше идущего процесса, связанного с освобождением тела образующих сил. Но это событие не вызывается каким-либо внешним раздражением, и не является внешней проекцией в центральную нервную систему. Это собственная «телесность», которая возвещает здесь о себе. Пережи­вания телесных чувств дают ей действительность бытия.

С выступлением телесной схемы ребенок поднимается на новую сту­пень сознания в отношении пространственного ощущения собственного тела, а также, руководствуясь переживаниями своей телесности, вообще окружающего мира. В отношении того, что здесь происходит, Кёниг го­ворит о «скачке сознания». Обоснованием этой решительной формули­ровки служит то, что здесь мы имеем дело с «телом», «вторым геш­тальтом», которого до этого не было. Вопрос, поставленный нами в начале, о природе этого телесно-ограниченного опыта, находит здесь свое решение. «Телесная схема» открывается нам здесь как живая, под­вижная телесность, ощущаемая как пространственное, хотя и не трех­мерное, образование. Она действует не в предметном пространстве, но, можно сказать, на переходе от пространства к силам. Представления, подобные изложенным в книге Г. Адамса «Об эфирном пространстве», помогут также и нематематикам прояснить природу этого «вывернутого пространства».

Изучение пространственного опыта совсем маленьких детей может бросить свет на это воззрение также еще с другой стороны. Кёниг гово­рит об этом в своем описании ступенчато образующегося про­странственного чувства ребенка в первые годы его жизни: «Чтобы по­нять образ поведения ребенка, мы должны учесть следующее: чем меньше ребенок, тем большим он переживает себя в отношении к про­странственному миру». Но это означает, собственно, только то, что в теле ребенка и в окружающем его мире в широком смысле действую­щие образующие силы находятся в совсем другой, более интимной свя­зи, чем в какой-нибудь другой период его жизни. Это состояние из­меняется в продолжение первого семилетия и завершается с освобож­дением его тела образующих сил.

Тем самым создаются предпосылки для того, чтобы в этот период раз­вития, до смены зубов, первостепенную роль могли играть также другие явления, которые известны нам как подражание. Когда Штайнер уже в 1907 году указал на подражание и прообраз как «волшебные слова», ко­торые определяют отношение ребенка к окружающему миру, то он имел в виду, что в этом возрасте другого вида отношений еще вовсе не существует. Это состояние изменяется тогда, когда в конце первого се­милетнего периода рождается «второй гештальт». Процесс подражания, который Штайнер имел в виду, теряет свои черты исключительности и необходимости; отношение к окружающему миру изменяется.

Посколь­ку в основе процессов подражания лежит физический гештальт, они протекают физически. Но они относятся не только к внешнему, они в состоянии действовать в теле ребенка вплоть до подражания моральным и аморальным интенциям окружающего мира, формировать его мото­рику, даже влиять на образование его органов. Причину этого следу­ет искать в образующих силах, которые в этот период еще целиком сплетены с телом ребенка и которые впоследствии преобразуются во «второй гештальт». Мы имеем здесь дело с истинным процессом пре­вращения тех сил, которые первоначально целиком заняты образовани­ем физически-органической стороны ребенка, обеспечением способно­сти подражания, но потом, вследствие внутренней необходимости раз­вития, созревают к собственному преобразованию гештальта, который все больше проявляется.

Для всякого вида лечебно-педагогического рассмотрения очень важно познавать всевозможные нарушения этого процесса развития. Некото­рые из них представлены в собранных в этой книге статьях Кёнига. Ха­рактер лечения, к которому стремится лечебная педагогика, нужно, в конечном итоге, понимать как поиск путей и возможностей, посредст­вом упражнений всякого рода. Как наиболее существенная, может здесь быть названа лечебная эвритмия, задача которой – излечивать отклоне­ния и искажения в ходе развития этого «второго рождения». Ибо вся со­вокупность того, что мы наблюдаем при нарушениях развития всякого рода, в существенной своей части является не чем иным, как многооб­разием особенностей, предпосылок и последствий, связанных со «вторым рождением». В этом смысле лечебная педагогика нуждается в сво­их собственных, четко отграниченных от педагогических, методах, по­средством которых она может оказывать лечебное воздействие на ре­бенка с нарушением развития, открывая и прокладывая ему путь к тому, где может начаться чисто педагогическое.

Но в этом месте наших рассмотрений мы должны бросить взгляд на противопоставление различных «телесностей» при различных наруше­ниях детского развития. Мы можем сказать здесь примерно следующее: то, что нам представлено в «стесненном» теле спастика, следует пони­мать не иначе, как недостаточную степень свободы его фантомных чле­нов. Ежедневное и тесное общение с такими детьми подтверждает это впечатление. Складывается впечатление, что в то время как лишенный конечностей ребенок при определенных обстоятельствах способен к особенно интенсивному употреблению своих фантомов, спастик должен здесь преодолевать свои собственные трудности. Ему не дается необхо­димый «опережающий бросок», предшествующий каждому движению; пространство между его рукой и предметом, который он должен схва­тить, остается, с феноменологической точки зрения, «пустым». Реально переживаемые – не только представляемые или наблюдаемые «извне» – отношения между рукой и предметом не устанавливаются, зрительное пространство остается неопределенным и носит нереальный характер. Там, где рука остается слишком телесной, образующий круг между ру­кой и глазом (Вайцзекер) не может замкнуться.

Многие указывают на нарушения телесной схемы у спастиков. Однако относящиеся к этому представления нужно расширить, признав, что у спастиков нарушено развертывание тех самых качеств, которые проявляются в фантомных членах детей, лишенных конечностей, и которые также лежат в основе гармоничных движений детей школьного возраста. Спастикам недостает именно того, что ампутированным – ко­нечно, после соответствующей подготовки – или лишенным конечно­стей детям позволяет так пронизать свои протезы, что они могут вос­принимать тончайшие движения рычага переключения газа при управ­лении автомобилем.

Мы имеем здесь дело не только с проблемой рефлекторного влияния движения. Можно считать, что здесь мы имеем дело с «фантомной подвижностью», возможностью «опережающего движения» фантомных членов, которого недостает спастикам. Насколь­ко нужно поднять ногу, чтобы перешагнуть через порог, насколько глубоко лежит ступень, насколько нужно повернуться, чтобы сесть на стул? Это нужно пережить, – не только увидеть, – прежде чем совер­шить соответствующее движение. Именно здесь спастик, как нам ка­жется, должен бороться со своим «фантомным оцепенением».

Теперь мы продолжим рассмотрение дальнейших шагов развития, свя­занных с выступлением «второго гештальта» и фантомов, выделяя при этом отдельные пункты. В это время, т.е. при переходе от первого ко второму семилетнему периоду, происходят решающие превращения в образе мыслей ребенка, которые поднимают на новую ступень отноше­ния между ребенком и окружающим миром. Совпадение по времени этого мыслительного шага с описанным образованием тела образующих сил, это не просто одновременность двух явлений; здесь более дейст­вуют прямые связи, как это следует из описаний Штайнера. Однако к этому моменту развития мышление еще не несет в себе абстрактно-­спекулятивных черт, но имеет образный характер. Оно, как формирую­щий элемент детского развития, постепенно начинает занимать то ме­сто, которое занимало подражание.

Здесь мы можем только коснуться этих многоплановых взаимосвязей, теперь же обратимся к области, которая еще с другой стороны может пролить свет на освобождение второго гештальта. Здесь речь идет о дифференцированном выступлении сознания и понятия времени в ходе детского развития. Вначале нужно заметить, что Штайнер по разному поводу описывал область тела образующих сил, как основу для пережи­вания всего того, что в широком смысле связано с течением времени. Тело образующих сил – это, в то же время, и тело, связанное со временем. Поэтому не удивительно, что вместе с изменениями и новым шагом в развитии тела образующих сил устанавливаются новые отношения ре­бенка ко времени.

Пиаже основательно исследовал переживание времени и развитие понятия времени у ребенка, и установил, что в возрасте, когда начинают проявляться феномены «второго облика», ребенок начинает отделять возрастное становление, как временной про­цесс, от величины тела, т.е. от пространственного роста и расширения. Отталкиваясь от наблюдения деревьев различной величины и животных обликов, можно перейти, например, к обсуждению с испытуемыми детьми вопросов о связи возраста с величиной людей. Всегда ли боль­шой человек старше маленького, или бывают также старые маленькие люди? Результатом этого явилось то, что в испытуемой группе из соро­ка детей в возрасте от четырех до восьми лет все дети старше семи лет дали правильный ответ, тогда как все дети от четырех до шести лет - ошибались.

Следующее обобщающее замечание Пиаже ясно выражает главные чер­ты проблемы:

«Как первый результат, мы установили, что ребенок да­лек от того, чтобы за исходный пункт взять субъективное понятие воз­раста, он более оперирует с внешними и материальными понятиями, ко­торые находятся в его распоряжении: строением и величиной тела. Можно возразить, что это вполне естественно, и a posteriori действи­тельно можно так сказать. Тем не менее, если говорить о возрасте от­дельных лиц, и особенно о собственном возрасте и членов узкого се­мейного круга, можно вполне подумать и о других возможностях».

«Во-первых, в сравнении с другими дети чувствуют себя старше или моложе, и это глобальное впечатление может быть обманчивым, ибо ребенок под­ходит к этим вопросам менее критично, чем мы. Далее, можно учесть духовную или моральную зрелость: старшие знают больше чем млад­шие, они менее являются «детьми», они играют в другие игры, кажутся более послушными и т.д. И, наконец, со стороны памяти могут быть интересные конструкции: старшие помнят о каких-нибудь событиях, которые неизвестны младшим и т.д. И затем, шествуя изнутри наружу, ребенок начинает с внешнего анализа, чтобы потом ложные критерии, основанные на внешнем гештальте, заменить собственным временным способом обработки».

Можно непосредственно видеть, что в таком описании феноменов за­ложено то, что Штайнер охарактеризовал как освобождение тела обра­зующих сил. Пока этого освобождения не произошло, ребенок не может делать то, что Пиаже назвал «шествием изнутри наружу». С этой точки зрения становится ясным, что величина тела, как пространственная ха­рактеристика, и возраст, как связанное со временем качество, только то­гда могут познаваться в их различии, когда образующие силы, как по­средники чисто временного, приобретут свой собственный гештальт. Время постепенно приобретает для подрастающего ребенка характер переживаемого времени, собственной временной действительности, биографической наполненности содержанием и неповторимости; все это возможно только вследствие развертывания временного тела, кото­рое одновременно несет в себе нетелесную пространственность.

То, что здесь заявляет свои права – это, в формулировке Рисмана, «конкретное, активное время, которое концентрируется и индивидуализируется в от­дельном живом существе. Макрокосмос образует гигантский временной организм, который находит свой отголосок в малом временном орга­низме микрокосмоса мира растений и животных». В человеческом существе он приобретает значение индивидуальной судьбы.

Совсем иначе предстает глазам исследователя животный образ поведе­ния «временного гештальта», поскольку он протекает в определенных формах, которые от начала до конца представляют собой жестко фик­сированное целое. Он может, например, быть пространственно зафик­сирован на пленке фильма или магнитофонной ленте и, таким образом, задокументирован. Эти временные гештальты, в основе которых не ле­жит индивидуальное тело образующих сил, лишены всякого биографи­ческого характера. Зато, с другой стороны, животное посредством «биологической системы» своего тела гораздо глубже, чем человек, свя­зано с космическими отношениями, представленными посредством вращения Земли. Его «биологические часы» удивительно безошибочны, и их не сравнить с человеческим переживанием времени. Впечатляю­щим примером этого служит наблюдаемая способность насекомых, птиц и других животных использовать Солнце в качестве точки привяз­ки для своих движений в пространстве, корректируя при этом суточное движение Солнца посредством своих «внутренних часов». Такие иссле­дования позволяют, с другой стороны, оценить значение образования индивидуального временного тела для развития ребенка.




nazdor.ru
На здоровье!


Пользовательский поиск

Узнайте больше:



Большинство диет для похудения просто крадут ваши деньги


Беременность | Лечение | Энциклопедия | Статьи | Врачи и клиники | Сообщество


О проекте Карта сайта β На здоровье! © 2008—2017 
nazdor.ru, nazdor.com
Контакты Наш устав

Рекомендации и мнения, опубликованные на сайте, являются справочными или популярными и предоставляются широкому кругу читателей для обсуждения. Указанная информация не заменяет квалифицированную медицинскую помощь, основанную на истории болезни и результатах диагностики. Обязательно проконсультируйтесь с врачом.

Размещенные на сайте информационные материалы, включая статьи, могут содержать информацию, предназначенную для пользователей старше 18 лет согласно Федеральному закону №436-ФЗ от 29.12.2010 года "О защите детей от информации, причиняющей вред их здоровью и развитию".