Память тканей

В этом цикле статей мы расскажем об открытии новой системы в человеческом теле — о том, как она была обнаружена, к чему это привело и что это означает лично для вас. Впервые открытая система была названа краниосакральной. Данное открытие даст возможность любому человеку улучшить качество жизни, независимо от того, на каком уровне сейчас функционирует его организм. Использование методов краниосакральной терапии или более усовершенст­вованной техники телесно-эмоционального освобождения предлагает новые возможности как при лечении болезней, так и для укрепления здоровья человека.

Работая то с одним, то с другим пациентом, сеанс за сеансом, путем медленного и длительного осязания, как этого требует техника краниосакральной терапии, я обнаружил, что мои руки движутся практически сами по себе. Руки двигались к определенным точкам на теле пациента, где, сохранялось что-то вроде памяти о том, как именно возникло то или иное повреждение.

Эти определенные точки могли иметь, а могли не иметь отношение к той части тела, которую я намеревался лечить во время данного конкретного сеанса. Я быстро научился давать моим рукам свободу двигаться именно в том направлении, куда они непроизвольно двигались. Я до сих пор с удивлением наблюдаю, как мои руки ведут меня к тем частям тела пациента, на которые я мог бы и не обратить внимания.

Места, куда двигаются мои руки, непременно оказывается как-нибудь связанными с главной проблемой болезни. Причем они связаны гораздо более основательно, чем простые симптомы. Зачастую я просто оставляю мои руки там, куда они самопроизвольно пришли. И пока они спокойно лежат на этом месте, я остаюсь в роли наблюдателя. Обычно между (или под) моими руками возникает тепло – гораздо большее, чем тело пациента или мое собственное выделяет обычно. И после этого я начинаю чувствовать пульсацию в теле пациента: это обычно немного реже, чем сердечные сокращения (пульс). Мы назвали это «терапевтическим пульсом», потому что в тот момент, когда эта пульсация возникает, в организме пациента происходят положительные процессы. Обычно тепло достигает своего пика, остается таким в течение нескольких минут, а затем снижается. В то самое время, как тепло достигает своего максимума, терапевтический пульс также быстро усиливается, причем темп его не возрастает. Когда спадает тепло, терапевтический пульс тоже слабеет, так что я перестаю его ощущать.

Сразу по окончании описанного феномена пациент обычно сообщает о снижении боли. Часто, но не всегда, во время этого «кризиса» пациенты сообщают о появлении таких чувств, как страх или гнев. Они рассказывают о том, что вспомнили о несчастном случае (или о повреждении), которое каким-то образом было связано с данной частью тела. Такое воспоминание не всегда возникает именно во время расслабления тканей, на которые оказывалось воздействие. Оно может появиться в сознании ночью после сеанса или даже несколько дней спустя, а может вообще не появиться, но пациент все равно чувствует себя гораздо лучше.

Теперь я вплотную подошел к феномену «памяти тканей». Под этим я подразумеваю, что ткани и клетки тела могут обладать собственными способностями запоминать. Эти воспоминания тканей совсем необязательно совпадают с теми, что хранятся в сознании. Я знаю это потому, что провел сотни и тысячи сеансов краниосакральной терапии, и хотя иногда казалось, что определенный участок организма освободился от своего повреждения, но пациент, вспоминая то, что на самом деле произошло, только тогда, когда ткани стали выделять тепло, возникал «терапевтический пульс» и вспоминались все фазы, происходившие в момент повреждения, а потом тело расслаблялось.

Я рассказал о своей концепции памяти тканей группе физиотерапевтов, собравшихся на ежегодную конференцию в Новой Англии. Одна дама из моей аудитории высказала радикальное несогласие и принялась спорить со мной, доказывая, что невозможно, чтобы такая ткань, как, например, мышца, могла действительно владеть независимой способностью запоминать. У нее были огромные познания в области психологии, поэтому она настаивала на том, что я каким-то образом стимулировал память мозга о бывшем происшествии или нарушении.

«Спас» меня физик, сидевший в заднем ряду. Этот физик в течение пятнадцати лет исследовал энергетические поля для армии США. Он приехал в эту часть страны, чтобы продолжить подобные исследования, а на конференцию пришел, чтобы расширить свои познания. Я очень рад, что он там появился, потому что именно он высказал аргумент в мою пользу, без которого мы не смогли бы прийти в нашем споре к сколько-нибудь положительному результату.

Физик просто напомнил нам о том, что мы можем сохранить симфонию на диске, который есть не что иное, как звук пластика. Интересную телепрограмму в цвете и с массой разнообразных звуков можем смотреть по телевизору, который является куском пластмассы, только гораздо сложнее устроенный. Таким образом, закончил он, кажется разумным, что такая сложная ткань, как мышца, кость или часть печени может хранить информацию о несчастном случае или другом повреждении. Спор резко закончился, а потом я поблагодарил моего товарища за его меткое наблюдение.

В декабре 1990 года я работал с сорокалетним коллегой, который пережил авиакатастрофу в 1974 году. Два других человека, бывших помимо него на борту этого маленького самолета, погибли. Без сознания, со сломанным позвоночником, он два часа пролежал в самолете пока, его нашли и госпитализировали. Его организм частично исцелился, но нижняя часть шеи, спины и левая нога с тех пор побаливали. Но в прошлом году его левая нога стала хуже слушаться. Она не хочет двигаться, как здоровая, помимо этого стала гораздо больше болеть. У него обнаружен смещенный диск, который, возможно, и вызывает все эти явления, но ему хотелось бы избежать операции, если это возможно. Этот человек – врач, поэтому прекрасно понимает, что в любой операции есть доля риска. Примерно за шесть месяцев до начала теперешних сеансов я лечил его однажды. Он утверждает, что в течение шести недель после проведенного тогда сеанса ему стало легче. Во время тех сеансов я использовал осторожные приемы декомпрессии (устранения сжатия) его спины и пробовал нормализовать функции его краниосакральной системы.

Теперь, на втором сеансе лечения, моя правая рука уверенно двинулась к его левой лодыжке и стопе. Я уже научился доверять мудрости своих рук, поэтому позволил руке делать то, что она считала нужным. Мои пальцы обнаружили определенные места, расположенные на поверхности стопы и на лодыжке. Моя левая рука продвинулась к передней левой части таза. Я чувствовал, что именно здесь находится центр нарушения. Он отрицал перелом таза, но вспомнил, что во время несчастного случая его брюшная мышца была оторвана от таза впереди и слева. Мы говорили, а я все держал руки на тех местах. Я ждал, как отреагируют его ткани. Через несколько минут он сказал, что с его левой ногой что-то происходит. Он не сумел это описать. (Так часто случается в работе: пациент чувствует что-то, но не находит слов, чтобы описать это Пациенты никогда раньше не испытывали подобных ощущений, поэтому первоначально они не могут описать их, так как они слишком новы для них.)

В любом случае это ощущение, которое он описал как «что-то» в его ноге, возникло одновременно с размягчением тканей в передней части таза, когда стала нагреваться левая лодыжка и нарастал «терапевтический пульс» в той же лодыжке и стопе. Тепло и пульсация потом перестали мной ощущаться. Я называю это так, потому что действительно не знаю, совсем ли исчезает «терапевтический пульс» или просто становится незаметным для невооруженного наблюдения. Когда ни изменения прошли, пациент попытался подвигать левой ногой и спиной. Кажется, именно в этот момент он припомнил свою оторванную брюшную мышцу. Он сообщил, что ощущения в ноге и спине стали «другими».

Я спросил, в каком смысле «другие» – в плохом или хорошем. Он подумал несколько секунд, но потом сказал, что чувствует себя хорошо. Он встал и прошелся. Будучи врачом, он был осторожен в определениях и не выражал восхищения по поводу того, что его состояние так радикально улучшилось всего за один сеанс, длившийся всего лишь час. Врачи знают, что это невозможно. Но если это произошло – почему бы и не сказать? Мы молчим, потому что привыкли считать, что такие перемены невозможны. Но – «увидеть – значит поверить».

Я считаю, что в данном случае мы освободили его организм от энергетической кисты. Несколько лет назад, когда мы оба были членами биомеханического отделения Мичиганского государственного университета, мы изучали электрические изменения, которые происходят в человеческом теле во время лечения. Еще один физик, доктор Цви Карни, изумился, как я могу взять пациента с определенными нарушениями, положить его в очень специфическую позу и освободить его от долго мучающих болей. Мы измеряли напряжение. В организме пациентов во время лечебных манипуляций. Когда тело находилось в позе, помогающей освободиться от боли, общее напряжение организма пациента резко снижались. И если эту позу сохранить, возникало вышеописанное тепло и терапевтический пульс. В момент, когда эти феномены (тепло и пульс) заканчивались, общее напряжение в организме пациента опять возрастало, но обычно достигало только половины первоначального уровня. Такое сильное падение напряжения возникало только в том случае, когда лечебная процедура оказывалась успешной. Если моя работа была безуспешной, напряжение в теле пациента обычно возвращалось к первоначально высокому уровню. Если в момент лечения я так и не находил абсолютно правильного положения тела, то напряжение не спадало до тех пор, пока я не находил этого положения.

Во время исследования мы обнаружили еще одно явление, если пациент находился в абсолютно правильном терапевтическом положении, ослабляющем боль, не только падало общее напряжение его тела, но и ритмичная деятельность его крапин сакральной системы резко и полностью останавливалась. Если пациент находился в неправильной позе, то ритмичные движения краниосакральной системы не прекращались. Когда же они прекращались, то начинались снова только тогда, когда спадало тепло и переставал ощущаться терапевтический пульс. Это еще одна причина, заставляющая меня думать о краниосакральной системе как о «ядре» общего существования организма. Она сообщает мне, в какой момент я правильно работаю с пациентом.

Как мы находим правильную позицию, чтобы исправить последствия того или иного нарушения? Честно говоря, я не знаю. Я могу попытаться описать, что я думаю, но мы еще не сформулировали новые идеи. Пока я думаю так: в тканях организма сохраняется память о том, в какой позе находилось тело в тот момент, когда произошло повреждение. Когда я кладу руки на тело пациента, я как бы пытаюсь убедить ткани, что собираюсь делать только то, что они хотят, чтобы я сделал. Я стараюсь думать, как передать энергию в тело пациента (в этот момент мы измеряли подъем напряжения и сокращение сопротивления в тех единицах, которыми обычно измеряется электричество).

Затем я стараюсь максимально прочувствовать и создать сопротивление силам тяжести в организме пациента таким образом, чтобы баланс напряжения между противоположными группами мышц достигался такими же, как и в окружающих тканях, где сила тяжести отсутствует. Я поддерживаю это равновесие до тех пор, пока не произойдет резкое изменение деятельности краниосакральной системы. Тогда и происходит ощущение того, что мы находимся в том самом месте, где можно достичь положительного эффекта. Первоначально все это я проделывал интуитивно. Моим друзьям-физикам оставалось только документально фиксировать научными способами то, что происходило.

После того как мы определили электрические и физиологические изменения, которые я описал, наше внимание привлек следующий вопрос: что именно заставляет пациента чувствовать, себя лучше?

Вспоминаю первого сотрудника-физика, с которым я провел много часов в беседах. Под его руководством я изучал физику, а он изучал биологию, биомеханику и медицину – за которое я очень благодарен ему. Физик, доктор Цви Карин, в последствии привез меня в Израиль, где мы продолжил нашу незавершенную работу. Доктор Карни умер из-за серии сердечных приступов, когда вернулся в Израиль. Я часто о нем вспоминаю.

Вернемся к нашей проблеме. После длительных дискуссий, иногда спокойных и дружеских, иногда страстных мы пришли к соглашению, каким образом наше лечение приводит к положительному результату. Мы создали модель, с которой можно работать. Она объясняет большую часть того, что мы наблюдали и испытывали в процессе лечение различных повреждений тканей.

Когда я впервые поехал в Европу в 1977 году, я проводил семинар для французских остеопатов в Париже. Так получилось, что очень известный французский остеопат Жан-Пьер Барраль лежал на лечебном столе, изображая пациента. Моя Ассистентка по имени Моника помогала студенту-остеопату, показывая ему, как правильно держать руки при проведении процедуры над доктором. В это время доктор Барраль внимательно посмотрел на Монику и через переводчика сообщил мне, что у ассистентки есть проблема с внутренними органами, которую он хотел определить более конкретно. Далее он дополнил, что для его обследования не нужно будет прикасаться к телу Моники, это можно будет сделать даже через одежду. Я передал эту странную просьбу Жана-Пьера Монике. Мы с Моникой были очень заинтригованы, как этот французский остеопат сумел обнаружить проблемы внутри организма Моника, когда она к нему прикасалась, а он собирается определять их не прикасаясь к ней и не раздевая ее. Моника согласилась на обследование. Я сказал об этом переводчику, и тот уверил меня, что Жан-Пьер абсолютно честный человек, всегда соблюдающий нормы этики, и, возможно, самый успешный остеопат-практик во всей Франции. Я был заинтригован еще больше. Я закончил Колледж остеопатии и хирургии в Керксвилле, штат Миссури. В этом учебном заведении были своеобразные традиции, согласно которым я не имел права сопротивляться ничему, похожему на то, что увидел в данном случае.

Монику, полностью одетую, попросили лечь на спину на лечебный стол. Круговыми движениями и короткими взмахами Жан-Пьер начал манипулировать руками над ее телом. Его руки находились на расстоянии шести-восемнадцати дюймов от ее тела, приближаясь и отдаляясь от девушки.

Вскоре он начал тихонько что-то бормотать про себя. Но через минуту или две он обратился к переводчику и передал нам очень полный отчет об истории болезни Моники. Он рассказал об аппендоктомии, которую она перенесла в возрасте двадцати лет, о двух кесаревых сечениях, которые были у нее в тридцатилетием возрасте, о проблемах со щитовидной железой, которые наблюдались во время беременности . Удивительно, но диагностика заняла несколько минут, и при этом доктор ни разу не коснулся девушки. Он рассказал даже о падении на спину, закончившимся переломом крестца, когда Монике было одиннадцать лет. Он пояснил, что в этой области было что-то не так, но не мог понять, что именно Проблема, которая изначально привлекла его внимание, относилась к неправильному лечению последствий кесарева сечения. Позже это проявилось в болях в области таза. Они возникли через пять лет после хирургического вмешательства. Закончив обследование Моники, Жан-Пьер попросил меня обследовать его организм, используя мою методику (В этот период на семинаре я учил использовать исследования краниосакральной системы на голове пациента, чтобы обнаружить проблемы организма в целом. Смысл этой техники и заключается в том, что длительные нарушения в организме за пределами краниосакральной системы обязательно проникают и в саму систему и могут быть обнаружены там при искусном исследовании.)

Я держал голову Жана-Пьера и обследовал его твёрдые мозговые оболочки на подвижность внутри спинального канала. Я обнаружил, что у него есть проблемы с желудком. Его очень впечатлил мой способ диагностики, также как и меня его. Мы стали очень хорошими друзьями. Теперь вместе с семьями мы с Жан-Пьером проводим много времени, почти каждый год встречаемся после того, как впервые встретились в Париже. Мы делимся опытом, иногда оспариваем концепции друг друга и продолжаем совместные исследования. Я рассказал вам эту историю, потому что верю, что Жан-Пьер, вне всякого сомнения, был настроен на память тканей, наблюдая за его работой в течение многих лет, я понимаю, что Жан-Пьер не настраивается на человека в целом, скорей всего, он настраивается на какую-то его часть. Может оказаться, что он оценивает организм в целом и каким-то образом получает информацию из тканей, поочередно сосредотачивая на них свое внимание. Поначалу мне тоже так показалось, но при более пристальном наблюдении за его работой понимаешь, что это нечто крайне необычайное. Он контактирует с тканями. Интуитивно я чувствую, что он получает информацию о медицинской и хирургической истории прямо из конкретных тканей и органов, а не благодаря психическому или телепатическому контакту с телом пациента. Жан-Пьер успешно рассказывает серьезным учащимся о своих методах обследования пациентов. Сейчас он приехал в Соединенные Штаты и проводит семинары в институте Апледжера. В качестве обмена опытом я довольно часто провожу семинары по краниосакральной терапии и телесно-эмоциональному освобождению во Франции. Мы оба мним, что можем поделиться знаниями, которые нам довелось получить.

Следующая статья: Модель энергетической кисты