Бог посылает нам боль, чтобы мы опомнились

Бог посылает нам боль, чтобы мы опомнились

Хотела бы рассказать любопытную историю об исцелении моего бывшего мужа, с которым я рассталась 15 лет тому назад. Причина? Предательство!

Я попала в больницу — мне предстояла сложная операция, — а он в этот момент уехал по путевке на курорт: муж работал на ВАЗе токарем, и ему каждый год давали бес­платные путевки. Последние 17 лет он каждый год уезжал на курорт. А потом приходили открыт­ки и письма от курортных подруг. Вот я и решила освободиться от супру­жеских пут. Он этого не ожидал и затаил в своем сердце большую обиду на меня. В результате сам и заболел, стал временами терять память, даже попа­дал в больницу. Я обид стараюсь ни на кого не держать — себе дороже. Живем мы в од­ном многоэтажном доме почти по соседству. Узнав, что он в больнице, я по­ехала его навестить. Со­стояние было жуткое: кожа и кости, временами открывалось кровотече­ние. Лечащий врач ска­зал: «Заберите его домой - он долго не протянет. Неделю, не больше». Мы этого делать не стали: он живет один, ухаживать не­кому. А вот беседу я с ним провела.

- Ты знаешь, почему так сильно болеешь? — спро­сила. - Не знаю, — говорит.

- Бог дает нам боль, чтобы мы задумались о своей жизни. Все ли сделали так, как нужно? Или кого обидели сло­вом, неблаговидными поступками? Затаили на кого-то зло, обиду. И с этой тяжелой ношей в душе живем, а душа и здоровье взаимосвяза­ны. Больна душа, болен и человек.

- А что нужно сделать, чтобы освободиться от этого груза и поправить­ся? — спрашивает он.

Я ему рассказала то, что прочитала в книгах и сама на себе испытала:

- Прежде всего, надо попросить прощения у всех, кого ты обидел в жизни наяву или мыслен­но. Вспомнить все свои прожитые годы, простить всех, очистить свою душу. Тогда и тело начнет очищаться, выздоравливать. Только сделать это надо искренне, от души. Потом надо сходить в храм, а если не можешь — пригласить к себе батюшку и исповедаться. Молиться и просить у Бога здоро­вья. Затем начинать со­блюдать посты, причас­титься... Он внимательно выслу­шал, а потом со слезами на глазах попросил у меня прощения (первый раз в жизни!). Привезла я ему лекар­ство, которое сама приго­товила: сок моркови, сок крас­ной свеклы, сок черной редьки, мед и водка. Все в равных частях. Тщатель­но состав размешать и пить по 2 столовые лож­ки за 20-30 минут до еды 2-3 раза в день.

Он стал поправляться; вернулась к нему и па­мять. В конце концов вы писался домой, отрастил бороду, сходил в церковь

— исповедался, причас­тился, купил иконы, книги; утром, вечером их читает и молится. Еще раз наве­стила я его уже дома. Еще привезла 0,5 л этого ле­карства. Он поправился, окреп и летом ездил за 10 км на автобусе обрабаты­вать огород, кем-то забро­шенный. Это было 2 года тому назад. Сейчас ему 73. Вот такая история.

Оглянись вокруг - другим, может быть, еще хуже

Каждый раз, я плачу от радости за тех, кто вылечился, победил страшные болезни или находится на пути к выздоровлению. Дай Бог им всех благ!

Однако мысли мои о других - о тех, кто отчаялся и пасует перед тяжестью недуга. Я сама долгое время пребывала в подобной ситуации.

Моя жизнь круто изменилась и рухнула в одночасье семь лет назад - сейчас мне 52. После тяжелейшей травмы и двух операций я вернулась домой на костылях. Инвалидом! Однако весь ужас ситуации заключался даже не в моей инвалидности, а в том, что ожидало меня в семье. Она состояла из единственной дочери и матери. Я жила только для них. Впрочем, существовала и еще одна дорогая для меня живая душа - большая собака Яна.

Когда я появилась на пороге на костылях, полумертвая, для родных стало очевидно, что за мной нужен уход и при этом, вероятно, долгое время не следует ждать от меня никаких финансовых поступлений. Между тем, в семье я работала одна: помимо основной работы, подрабатывала еще в двух местах. Так вот, моя 20-летняя дочь и родная мать отказались ухаживать за мной.

Так я осталась одна. Точнее - вдвоем с собакой, с инвалидностью и нищенским пособием. Чем могли, помогали друзья, но все равно случалось и голодать.

Через день приходилось ходить на перевязку в поликлинику. Транспортом пользоваться я не могла. На дворе зима. Кругом глубокий снег. В путь мы отправлялись вдвоем с Яной. Я обвязывалась широким поясом, прикрепляла его за рабочую шлейку собаки, и Яна буквально тащила меня за собой. Ее, собаку, даже стали пускать в поликлинику. Яна помогала мне подниматься на третий этаж в хирургию и терпеливо ждала конца процедуры.

Я долго не могла прийти в себя после предательства близких. Мысль о самоубийстве, о том, что жить больше не для кого, стала все чаще посещать меня. Останавливало только одно: на кого я оставлю Яну - как и я, моим родным она была не нужна. Пока лежала в больнице, они кормили Яну, лишь изредка вспоминая о ее существовании. Когда я вернулась домой, меня встретило существо, к которому больше подходила кличка «Бухенвальд». Собака сначала меня не узнала, а потом заскулила, и из собачьих глаз потекли слезы. Я рыдала, обняв ее.

Однажды в больнице я встретила пожилого мужчину из дома престарелых, у которого не было обеих ног. То, что я увидела в его глазах, перевернуло во мне все. И я сказала себе: «Да! Сейчас тебе очень плохо! Но оглянись вокруг - другим еще хуже».

С этим теперь и живу. Бог дал, я вылечилась сама, без врачей, хожу без палочки, работаю. Моя Яна со мной. Прошло семь лет, а она останавливается перед каждым пригорком и начинает тянуть меня.

Подняла и поставила на ноги более 70 брошенных хозяевами изуродованных собак. Лечила за свои средства в частных лечебницах, а затем пристраивала по объявлениям в «добрые руки». Обучила свою Яну цирковым номерам, несколько раз выступала с ней с концертами в детских при¬ютах. Ходим мы и на детские праздники. С помощью администрации и спонсоров района провели две спортивные игры с собаками для взрослых и детей. Сама дрессирую и подлечиваю животных. Взяла на попечение двух старушек, одиноких и больных, которые пригрели брошенных хозяевами кошек.

Я человек со скромными запросами, зарабатываю неплохо, но все деньги трачу на своих «болящих» и нуждающихся в заботе. Тем же, кто потерял надежду и думает только о себе, советую оглянуться вокруг и забыть про свои беды. И, поверьте, жизнь повернется в лучшую сторону. Господь не оставит вас.

Пусть господа в лимузинах с тонированными стеклами лечатся за границами, ну а мы - по старинке, с Божьей помощью, нашими травками, степными да лесными.

Святая вера и доброта исцеляют любую боль

В правдивости этого утверждения, вынесенного в заголовок, мне приходится убеждаться всю свою долгую жизнь. Через шесть лет, которые, конечно, нужно еще и достойно прожить, меня тоже отнесут к долгожителям. В 1937-м, как говорили тогда, был я кость от кости трудового народа, учился в Воронеже, в институте. Но диплом получить тогда так и не удалось - вместе с другими 19-летними студентами повезли меня в четырехколесном товарном вагоне с зарешеченными оконцами подальше от родных мест. И за какие же страшные грехи? Да ни за какие. Просто каждый из нас по своей совести, по убеждению своему всякую вещь осмелился называть своим именем.

И вот — глубокий котлован на Севере. К стенке его уступами приделаны три настила из досок. На каждой такой полке — бывший математик, литератор или юрист в ватнике подборочной лопатой перекидывает грунт своему верхнему напарнику. И так — до бровки котлована: четыре перекидки в человеческий рост каждая. У бровки стояла деревянная тачка. Навалили влажного суглинка выше ее бортов, и «каталь» ― тоже один из несчастных студентов, берясь за выпирающие ручки, напрягся, покатил. Из стенок котлована, несмотря на шунтовые перемычки, сочилась ржавая вода. Разжиженный суглинок с каждой полки стекал вниз, и все лилось нам на тряпичные картузишки и за ворот. А переодеться не во что, помыться негде, и никакого обеда за десять часов такой работы нам не полагалось.

От непосильного труда, постоянного голодания и наступивших морозов заключенные еле волочили ноги. А вечером в дощатой, с промерзшими углами столовой плеснут тебе в жестяную миску черпачок жиденькой баланды. И глотаешь ее без хлеба, потому что пайка еще утром была съедена. Такого нечеловеческого существования многие вынести не могли. Их, накрытых в розвальнях брезентом, свозили на пустырь и голых, окоченевших сбрасывали в ямины, привалив сверху мерзлыми комьями суглинка.

Во время тех адовых мук услышал я впервые слова: «Не обращай внимания, береги здоровье». Слова показались мне сперва нелогичными. Но позже понял: всякая мысль, осевшая в душе, будоражит тело, воздействуя на него, либо даруя здоровье, либо вызывая болезни. Присматриваясь к узникам, убедился, что здоровее чувствует себя всегда тот, кто свято верит в избавление, не злобится по каждому поводу, кто добр к ближнему своему и умеет прощать слабости других. Люди, давшие мне такие добрые советы, были репрессированными священнослужителями и целителями из народа, которых в те годы тоже преследовали. Они были постарше, подбадривали меня и наставляли, рассказывая о мучениках за веру. Это под их воздействием дошел до меня глубокий смысл молитвы: «И остави нам долги наша, якоже и мы оставляем должникам нашим».

Может быть, оптимизм и в те злополучные годы помог многим из страдальцев вынести долгую и бессмысленную людскую жестокость. Был у меня потом и московский технический институт, и инженерная работа на заводах, были и изобретения с крупным экономическим эффектом. Стал я, наконец, директором машиностроительного завода, который надо было «поднимать» после бесхозяйственной деятельности прежних руководителей. Главное и тогда состояло в том, чтобы воздействовать на души людей, пробудить в них веру...

Жгучая банька, или с легким паром

Никогда не считала себя любителем бани. Было низкое давление: чуть перегреюсь — сразу становилось плохо. А баня у меня во дворе. Маленькая, низенькая, но теплая. Топлю ее дровами. Заготовка дров в летнюю пору - одно из любимых занятий. На задворках, вокруг строений по весне вырастает крапива. Бороться с ней практически бесполезно. Косишь, вырубаешь, вырываешь ее с корнем, а она вновь показывается из земли мохнатым зеленым ежиком. Удивительная сила в этой траве! И вот однажды в мае решила я истопить крапивную баньку. Нарвала охапку крапивы, положила в старую наволочку и опустила в бак с водой. Пока топилась баня, вода нагрелась так, что чуть не кипела. Получился отвар нежно-изумрудного цвета. Мытье такой водой - одно удовольствие. Она мягкая, душистая. И без того приятная процедура «помывки» становится истинным маленьким праздником. Надо сказать, что мои эксперименты на этом не кончились. Попробовав напар крапивы, я взялась и за другие травы, которые растут в нашей местности. Заваривала даже сено, предназначенное кроликам. Кстати, и зимой, когда из дома убираем новогоднюю елку, не выбрасываю ее, а тоненькие веточки и иголки использую для бани. Но все же предпочтение отдаю крапиве - зеленой царице пустырей. Да и идти за ней никуда не нужно. Весной и летом она кольцом окружает баню, словно сама туда просится. Теперь отно­шусь к ней бережно, что­бы хватило с ранней вес­ны до поздней осени: об­рываю только макушки.

Я начинаю день с бега трусцой

Бег вернул меня когда- то к полноценной жизни, и с ним я не расстаюсь, по сей день. Написать вам решила, прочитав статью врача - хирурга Владимира Сте­пановича Хорошева, где он пишет о состоянии боль­ного, о его чувствах и пе­реживаниях на грани смерти. Может быть, моя история заставит кого-то задуматься, как вести себя в подобной ситуа­ции.

Я попала в автомо­бильную катастрофу, и жизнь моя висела на во­лоске. Никто не мог ска­зать, выживу ли. Был пе­релом черепа, разрыв диафрагмы, трое суток без сознания и полная потеря памяти. Приехав­шая из Московского ин­ститута Склифосовского нейрохирург, осмотрев меня, сказала: «Если у нее хватит сил, выживет. Мы с ней уже ничего сделать не можем». Спу­стя месяц, приехав вновь, она же сказала: «Вопрос о жизни и смерти уже не стоит, но даже если она и вспомнит, что с ней случилось, то все равно нормальным человеком ей уже не стать». Пришлось, и выживать, и человеком становиться.

Еще в больнице города Комрат, куда меня при­везли после аварии, со мной случился шок. Дело в том, что из-за разрыва диафрагмы желудок и большая ободочная киш­ка вместе с сальником переместились в левую грудную полость, а серд­це в правую. Об этом ста­ло известно только в Ки­шиневе, куда меня вскоре перевезли. Хирург же в Комрате не знал причины и боялся рисковать. Пока проводились обследова­ния, анализы, поднялась температура и стойко держалась в районе 39-40 градусов.

Наконец, мне сделали операцию. Диафрагму за­латали капроновой сет­кой, несколько дней лежа­ла с кислородной подуш­кой. Был еще один шок, и бригада врачей сутки бо­ролась за мою жизнь.

Наконец я поняла, что осталась жива. Увидела пробивавшиеся в окно солнечные лучи, обрадо­валась в душе и лежала, улыбаясь. Упорно тверди­ла: «Не болит, не болит». Сколько раз приходилось повторять это «не болит», не помню, но боль, пред­ставьте, уходила полнос­тью. Даже не верилось. Так я стала обходиться без обезболивающих. Когда сестра приходила, чтобы сделать укол, я го­ворила: «У меня ничего не болит». И улыбалась. И всегда вспоминала летчи­ка Маресьева. Когда-то он выступал у нас в ин­ституте, рассказывал, что ему довелось пережить. И я твердила: «Он терпел, и я смогу».

Больные, с которыми мне пришлось лежать в палате, поверив в меня, как в талисман, просили врачей, чтобы я присут­ствовала на их операци­ях. Врачи все интересо­вались, что я говорила больным.

Я отвечала: «Ругала их. Они боятся операций и бубнят: «Умру, умру». «И умрешь, — го­ворила я. - Ведь в таком случае ты и болезнь вдвоем против одного врача».

Помню и такой случай. Ночью вкатывают в пала­ту бабушку. Она кричит, плачет. Я говорю: «Бабушка, у нас не плачут». «А что же делают? — спра­шивает бабуля. - Мне же больно». «Смеются», — говорит кто-то. И действи­тельно, раздается смех. К утру бабушку пытаются перевести в другую пала­ту. И теперь уже она кри­чит: «Оставьте меня тут. В другой палате я умру, а тут буду жить».

В нашей палате лежали самые тяжелые больные. Но до того смеялись над анекдотами, шутками, что приходилось их вновь за­шивать и не по одному разу. Но и выздоравлива­ли тоже быстро. Палата была как бы образцово­ показательной: к нам при­водили больных, чтобы те посмотрели, как вести себя при тяжелых болез­нях.

Что дальше? В конце концов первая группа ин­валидности, запрет на ра­боту и страшная боль. Но на работу я все же по­шла, а боль научилась ус­покаивать. В ту пору про­читала книги Гарта Гил­мора «Бег ради жизни», Николая Амосова «Мысли о сердце» и... решила на­чать бегать. Первая про­бежка — длиной в три шага. Каждый день увели­чивала длину ее на шаг. Села в седло велосипеда. Пошла на плавание. Ког­да выпал снег, встала на лыжи. На это ушли годы...

Чтобы не простужаться, стала обливаться холод­ной водой. Плеврит «шел» со мной с момента ава­рии, позже присоединил­ся еще и радикулит. Бла­годаря холодной воде я рассталась и с ними.

Впрочем, что это я сно­ва о болезнях. Ну их! Надо просто держать себя крепко-крепко в руках. И знаете, я добралась до ис­тины: почему боль уходи­ла от меня так просто. Наш организм - саморе­гулирующаяся, самонаст­раивающаяся система. Надо только не мешать ей. И никогда не раски­сать, не пищать, и думать: «Я все смогу».

А еще хочу подтвердить уникальные свойства смеси водки с подсол­нечным маслом 30 +30. Вылечила ею умирающе­го цыпленка. Да, да, не смейтесь. Вводила по 1 мл 2 раза в день. Через 10 дней цыпленок ожил, встал на ноги, стал есть и пить. Сейчас это отлич­ная курица. Уже несет яйца. После этого мы и сами стали принимать для профилактики смесь 30+30 два раза в день. Улучшились аппетит, са­мочувствие и сон.

Но главное в моей жиз­ни по-прежнему легкий бег.